Предлагаем вашему вниманию интервью с Михаилом Михайловичем Решетниковым - доктором психологических наук, профессором, ректором Восточно-Европейского института психоанализа, Президентом Национальной федерации психоанализа, Президентом Европейской конфедерации психоаналитической психотерапии (Вена, Австрия).
- Михаил Михайлович, сейчас мы все живем в условиях экономического кризиса. Скажите, как влияет или повлияет процесс непрогнозируемых экономических изменений на психику людей?
- Он уже повлиял на психическое состояние людей. Можно высказать гипотезу, что кризис будет проходить такие же стадии развития, как и любая другая экстремальная ситуация, связанная с угрозой жизни, здоровью, социальному статусу, материальному благополучию людей. Исследования, которые проводились во время боевых действий в Афганистане или в Югославии, в Ираке или в Осетии, а также после экологических и техногенных катастроф, таких, как Чернобыльская авария, как землетрясение в Армении или взрыв поездов в Уфе, показывают, что кризисные ситуации разрешаются через ряд последовательных стадий. В процессе первой стадии реализуются исключительно витальные реакции, направленные на спасение собственной жизни. При этом моральные и нравственные принципы практически полностью отключаются, функционирует только инстинктивный уровень, помогающий спасти самого себя. После этого включаются механизмы сверхмобилизации - люди начинают функционировать вроде бы социально, но достаточно хаотично. На этой стадии активность направлена на спасение близких и своего имущества. Люди чувствуют огромный прилив сил и энергии, наступает сверхмощное напряжение интеллектуальных и физиологических ресурсов. В этот же период характерна потребность переложить ответственность за свои решения на тех, кто претендует на лидерство, и следовать за ними. Самое главное (в подобных случаях не важно, верно решение лидера или нет): главное, что человек демонстрирует лидерские качества и готов принять на себя ответственность. После завершения второй стадии наступает длительный (до нескольких дней) период психофизиологической демобилизации, когда люди отказываются от какой-либо деятельности, от принятия решений, возникает определенная аутизация (уход в себя), сильно снижается физическая и социальная активность. И только вслед за этим начинается период разрешения, когда человек уже относительно ясно осознает, что произошло (добавляется стресс осознания). Одновременно появляется способность к более-менее рациональным решениям и действиям.
Так вот, если экстраполировать временные рамки всех этих последовательных стадий на нынешний кризис, то в начале кризиса мы видели реализацию витальных реакций в виде мощных финансовых «инъекций» в банковскую сферу, чтобы обеспечить выживание, образно говоря, «кровеносной системы» государств. Причем, в этой ситуации все государства действовали разобщенно — спасали только свои финансовые системы. Эта реакция длилась, в среднем, почти два месяца, после этого в октябре 2008 года началась стадия лихорадочного поиска каких-то решений. Она длится до сих пор. Я думаю, ее можно сравнить со стадией психофизиологической мобилизации, которую мы наблюдали в острых ситуациях массовых и индивидуальных психических травм. Исходя из длительности первых стадий кризиса, которые мы проходим сейчас, можно прогнозировать, что экономический кризис, скорее всего, растянется на 3-5 лет.
- А потом все вернется «на круги своя»?
- Вернуться к тому, что было до кризиса, вряд ли возможно. Я уже давно, на протяжении лет восьми, пытаюсь обосновать, что либеральная модель экономики (в которой, безусловно, есть много хорошего) исчерпала себя, поскольку не отвечает реалиям современного мира. И она, хотим мы этого или нет, обязательно будет пересмотрена. Но об этом пока никто не думает, поскольку либеральная модель экономики (как производное от идеологии демократии) стала некоей «священной коровой» - нельзя даже затронуть эту тему, чтобы не быть обвиненным во всех тяжких. Но, как мне представляется, гибель коммунистической идеологии неизбежно должна была спровоцировать достаточно шаткое состояние либеральной демократии - ее alter ego. Почти уверен, актуальный кризис повлечет за собой изменение всей системы современного финансового регулирования и мирового порядка.
- Этот процесс будет продолжаться долгие годы?
- Как минимум, три-пять лет. Как психолог, считаю, что население следует подготовить к тому, что надо будет потуже затянуть пояса. Государство должно не только оказывать поддержку социально незащищенным гражданам, но и стимулировать ту часть населения, которая способна пережить этот период на основе самозанятости и самообеспечения. Прекрасно, если эти люди, благодаря собственному труду, обеспечат хотя бы частичную занятость еще кому-то. К сожалению, вера в заботу президента и премьер-министра отчасти оказывает деморализующее влияние. Многие думают: «Ну, раз президент с премьер-министром сказали, социальные гарантии даны...», - а нужно, не рассчитывая на социальные гарантии, засучить рукава и браться за дело с чувством ответственности за себя и свою семью.
- Хочу уточнить: вы сказали, что этапы переживания кризиса наступают как психологическая реакция на свершившуюся кризисную ситуацию. Но в данном случае мы живем, скорее, в процессе кризиса, который все еще происходит.
- Да, кризис все еще продолжается, вы абсолютно правы. Более того, мы все еще не знаем ни причин, ни механизмов развития этого кризиса. У нас нет ни перепроизводства, ни дефицита продовольствия, ни истощения водных или человеческих ресурсов, недостатка энергоносителей, а кризис все равно есть. Те проекты, которые сейчас предлагаются для выхода из кризиса — это все технические решения: «Как бы можно было исправить то, не знаем, что». Представьте, что на Землю прилетел и сломался космический корабль неизвестного происхождения, где совершенно другие механизмы, схемы и так далее, а вокруг собрались люди и дают советы, что можно исправить, чтобы он снова взлетел. Вот так мы сейчас и действуем. Мы, к сожалению, долго были очарованы лозунгом «рынок все отрегулирует». Постепенно даже люди далекие от экономики, и я в том числе, стали высказывать мысли, что во второй половине двадцатого века в экономике сложилась очень интересная ситуация, когда огромное количество денег начало функционировать и вращаться фактически в некоем автономном режиме. Периодически возникали какие-то сбои в этом режиме, мы пытались принимать какие-то тактические решения, но эти решения то усугубляли ситуацию, то делали ее чуть лучше. Тем не менее, что происходит на самом деле, мы не знаем.
Этот кризис весьма условно можно называть экономическим, скорее, он гуманитарный и связан, как уже говорилось, с неадекватностью концепции либеральной идеологии современному миру. Регулятивная функция денег, которые овеществлены в каких-то бумажках, для меня не очевидна, потому что деньги — это такая же отвлеченная категория, как совесть или мораль. В природе не существует никаких денег, они существуют только в нашем воображении, в наших представлениях, в наших интеллектуальных построениях - как некие условные единицы. С таким же успехом можно говорить, что мы расплачиваемся моралью. Вот мораль на пятьсот единиц, вот мораль на двести единиц, вот — на триста и так далее. К такой же категории относятся и деньги. Позволю себе высказать еще одно предположение, что существуют особые отношения между такими отвлеченными категориями, как деньги и мораль: чем ниже уровень государственной и общественной морали, тем больше власть денег. Вектор этого процесса достаточно хорошо известен. Однако, этот процесс имеет определенные ограничения.
Этот тезис вовсе не предполагает, что через некоторое время деньги исчезнут из обращения. Но нужно понимать, что деньги — это сугубо гуманитарная категория. А любую гуманитарную категорию можно с помощью влияния, информационного прессинга, силового давления или авторитета раздувать до немыслимых размеров, как это сделали США. Это очень сложная система. Я не экономист, и сейчас рассуждаю как психолог - мне представляется, что провозглашение региональных или национальных валют в качестве резервных приводит лишь к предоставлению заведомых преференций тому или иному субъекту. Если мы хотим возвратиться к более-менее упорядоченному денежному обращению, должна возникнуть какая-то наднациональная единица (какой в свое время было золото). Что-то должно измениться. Для меня совершенно очевидно, что попытки решить эту проблему с позиции сохранения того, что есть, или возвращения к тому, что было до кризиса, не увенчаются успехом.
- С 90-х годов двадцатого века Россия постоянно находится в кризисной ситуации, только мы выбираемся из одного кризиса, как наступает другой.
- Россия - в обозримом прошлом - никогда не жила без кризиса, поэтому бояться кризиса не надо. У меня есть абсолютная уверенность (и это совершенно не лозунг) в том, что люди, живущие в России, гораздо лучше, чем кто-либо иной, приспособлены к выживанию в условиях кризиса. Мы фактически живем в перманентном кризисе. Вся наша история — это либо предвоенное, либо послевоенное время, либо время революций и войн, либо время репрессий, либо неурожай и голод, либо время экономических, социальных или политических реформ.
- Можно ли сказать, что в таких условиях характер русского человека формировался по-другому?
- Российский характер вообще другой. Менталитет россиянина - менталитет жителя бескрайних степей, бескрайних просторов. У Николая Бердяева есть такая фраза: «Российская душа ушиблена ширью». Русский человек привык к размеренному, спокойному образу жизни и призывы к жизни по западным образцам - это удар по ментальности русского человека, который в любом случае все равно вернется к своему стереотипу поведения, но одновременно будет чувствовать себя «каким-то не таким», как надо. Кому надо? Как и любому народу, нам нужно учитывать то, что мы именно такие, как есть, и не народ надо адаптировать к списанным с западных образцов законам, а законы – к ментальности народа.
- Какие факторы помогают людям лучше психологически адаптироваться к кризису, а какие мешают?
- Помогает поддержка семьи и ответственность за семью. Семья — это самая мощная и самая лучшая терапевтическая система для любого человека. Люди, у которых есть крепкие семьи и потребность заботиться (не важно, о ком — о детях, о стариках или даже о кошках, к которым привязана эта семья), имеют гораздо больше шансов преодолеть кризис. Людям, которые встречают кризис в одиночестве, психологически намного труднее.
Для успешной адаптации к кризису, человеку нужно изменить саму психологическую структуру отношения к жизни — не ждать, что государство решит за него все проблемы, а активно включаться в поиск занятости и, если занятность не найдена, начинать размышлять о том, чем прокормить себя и свою семью. Государство же, в свою очередь, должно создать максимум свободы для раскрепощения личной инициативы граждан. Меня настораживает, когда я читаю в Интернете новости о том, что сейчас Таможенный комитет готовит новый закон об ограничении деятельности «челноков». Это ограничение инициативы граждан. Нужно действовать наоборот: если человек хочет торговать пирожками с лотка — пусть выходит и торгует. Во многих европейских странах в субботу и воскресение магазины не работают, а на рынки и даже на улицы в эти дни выходят все, кому есть что продать. Вы будете покупать в супермаркете яйца по 60 рублей за десяток, если можете купить свежие на рынке по 20? Насколько я знаю, в одной из наших «губерний» провели такой же эксперимент, и цены на некоторые товары первой необходимости даже в супермаркетах упали вдвое. Нам нужно думать о новой экономической политике, а не пытаться второй раз очистить наши города от маленьких магазинчиков шаговой доступности.
- Как, на ваш взгляд, кризис повлияет на психологическое сообщество?
- Вы задали очень важный вопрос. Хотелось бы надеяться, что этот кризис мобилизует психологическое сообщество. В России социальная психология слишком долго была под неким запретом, и психологов почти приучили жить под лозунгом: «Самое безопасное и надежное — заниматься методологией науки: ощущением, восприятием, памятью, мышлением, эмоциями, только не затрагивать социум, а уж тем более – даже не анализировать властные решения». Думаю, что текущий кризис стимулирует гуманитариев к более смелой и более ответственной позиции.
Это относится не только к психологам. Нашу интеллигенцию так долго приучали бояться, что она в итоге утратила свой самый главный страх — страх позора и бесчестия (за свою «страусиную позицию»). Ученые должны научиться говорить правду. Нужно активно вступать в диалог с властью. Должен сформироваться реальный экспертный плюрализм и должна появиться возможность критики на уровне подготовки конкретных решений, а не после того, как они были приняты. Это очень актуально: сейчас властным структурам придется принимать какие-то непопулярные решения. Необходимость или даже неизбежность принятия этих решений нужно обязательно объяснять, чтобы люди понимали, на чем они основаны.
- Как кризис повлияет на рынок психологических услуг России?
- Недавно я был в Вене, где встречался с психотерапевтами из Англии, Швейцарии, Франции, Германии, Австрии. Практически во всех западных странах с момента начала кризиса количество клиентов у психотерапевтов и психологов увеличилось примерно на 40 процентов. В России такого большого роста нет, но приток клиентов есть и у нас - количество клиентов увеличилось на 10 процентов. Причина такого расхождения в том, что в России пока еще недостаточно высок уровень психологической культуры населения. Это вина не только населения, но и самих психотерапевтов. Мы привыкли «вариться в собственном соку»: мы проводим конференции, на которых общаемся друг с другом, мы пишем книги, которые кроме нас никто прочитать не может, мы пишем статьи, которые читают только профессионалы. Сейчас одна из задач, которая стоит перед психологическим сообществом - популяризация психологических знаний и повышение психологической культуры населения. Здесь есть два взаимосвязанных аспекта. Первый аспект сугубо гуманитарный: люди не должны ходить за помощью к ясновидцам, гадалкам, знахарям и прорицателям, которые фактически уродуют их психику. Второй — сугубо прагматический: повышая психологическую культуру населения, мы формируем рынок наших услуг. Многие психологи жалуются, что им мало платят за их работу. А профессионалами люди становятся тогда, когда профессия их кормит, и кормит хорошо. Пока наша профессия не начнет нас кормить, мы не станем профессиональным сообществом. Сейчас во всех гуманитарных науках имеется огромный «крен» или «перекос» в сторону постмодернизма – психологи, философы и социологи иногда говорят очень умные вещи, но таким языком, что их никто не понимает. Нам нужно научиться «переводить» наши идеи на язык, понятный широкому интеллектуальному сообществу и политической элите.
- В ближайшее время в магазинах появится ваша новая книга «Трудности и типичные ошибки начала терапии». Вы написали эту книгу для того, чтобы поддержать профессионалов и помочь специалистам, делающим свои первые шаги в профессии?
- Каждый профессионал, не чуждый литературному труду, должен периодически обобщать свой опыт. В книге приводится около 70 различных ситуаций, которые возникали в моей психотерапевтической практике. Один из рецензентов этой работы упрекнул меня в том, что я, якобы, описываю психоаналитические техники, что может быть использовано непрофессионалами. На самом деле, в книге «Трудности и типичные ошибки начала терапии» вообще нет описания техник, в ней приводятся преимущественно этические принципы деятельности терапевтов и то, к чему на практике может приводить нарушение этих этических принципов.
В нашей профессии этические вопросы занимают особое место. Я, например, избегаю слова «лечение» - мы никого не лечим. Ели мы говорим о лечении, то из этого автоматически вытекает, что к нам пришел «человек с больной психикой», а это оскорбительное определение. К нам приходят люди страдающие, но не больные. Моя терапевтическая позиция основана на том, что и проблема, и ее решение принадлежат конкретному человеку, поэтому мной никогда не даются какие-либо советы. У меня может быть пять вариантов решения проблемы клиента, но ему ни один не подойдет. Моя задача - помочь ему найти единственное приемлемое для него решение. Я – только помощник, а не некий гуру.
- Получается - дистанцирование от экспертной позиции и стремление к общечеловеческой?
- Никакой экспертной позиции! Никакого «гуризма»! Люди приходят к нам, как правило, в кризисной ситуации, когда все настолько плохо, что самостоятельно они свою проблему решить уже не могут. Задача психотерапевта — всячески поддержать человека и помочь ему найти решение проблемы. Всякие идеи о том, что психотерапевты могут кого-то сделать счастливым – из области фантастики и недобросовестной рекламы. Мы только помогаем человеку обрести твердую почву под ногами, чтобы он мог сам прийти к своему счастью.
Я не так хорошо знаю Рождерса, но одна его фраза кажется мне основополагающей: «Человек пришел к человеку». В психотерапии может быть только человеческая позиция. Например, если то, что рассказывает пациент, вызывает у меня слезы, я не буду делать вид, что это не так. Любое горе, любая утрата должна быть оплакана. И если пациент, например, не способен плакать, я могу сказать ему: «Даже я плачу над вашей бедой, почему же вы не плачете?». Психотерапевт — это, прежде всего, живой человек.
- Во времена экономического кризиса психолог и клиент находятся в похожих условиях: и тот, и другой живут в кризисной ситуации. Что нужно самим психологам для того, чтобы в этот период времени оказывать эффективную психологическую помощь?
- Очень важный вопрос. Начну издалека. Когда люди, которые приходят в сферу психотерапии и психологического консультирования, сталкиваются с реалиями работы, они часто не выдерживают напряжения — в первые пять лет до 40 процентов специалистов уходят из профессии. В следующие пять лет уходят до 10 процентов и потом — около 3-х процентов. То есть, 50 процентов специалистов уходят в первые десять лет. Это связано с тем, что профессия психотерапевта не просто очень трудна, но еще и очень специфична — клиента не может успокоить и поддержать человек, который сам находится в неустойчивом состоянии. Имитировать спокойное состояние невозможно — люди, страдающие неврозами и психозами, очень чувствительны к неискренности. Поэтому психотерапевт должен, прежде всего, заботиться о своем душевном равновесии, так как оно является самостоятельным инструментом его профессиональной деятельности. Для успешной работы психотерапевту очень важно иметь дружную семью и детей, поддержку любимых людей.
- А как вы сами справляетесь с кризисом?
- Если говорить о себе: я убежден, что эта жизнь — моя единственная жизнь, другой не будет, поэтому я, независимо от кризиса, буду работать и каждый день радоваться жизни. Уверен, что подобную позицию занимают многие люди. В свое время мне очень нравился французский фильм с Ивом Монтаном в главной роли - «Большие гонки». Монтан играл гонщика. Его спрашивают «Как вам удается выигрывать гонки?». Он отвечает: «Очень просто. - На крутых поворотах, когда все сбрасывают скорость, я прибавляю». В ситуации кризиса задача не в том, чтобы выиграть гонку — никто эту «гонку» не выиграет, а в том, чтобы проживать свою единственную жизнь, не поддаваясь унынию и печали. Не только надеяться на свои руки или свою голову, но и активно их использовать.
Беседовала Юлия Смирнова
foto/www.rosbalt.ru
Источник psy.su |
