Финансовый кризис

Неуверенность в отношении самого лучшего проекта банковской системы и конкуренция между различными видами регулирования банковской деятельности были всегда. Существует мнение (определявшее банковскую систему в течение большей части истории США), что банки должны быть близки к рискам, которые они должны оценивать. В результате большинство американских банков XIX века не имели филиалов и были ограничены границами одного штата.

По альтернативному пути пошла Канада, которая из-за тесной связи с безопасными британскими правилами имела гораздо меньше опасений в отношении политической централизации, и была готова допустить существование общенациональной банковской системы. Развитая банковская система Канады более широко распределяла риски и лучше справлялась с финансовой паникой как в 1907-м, так и в 1929-1933 годах.

Большой банк имеет две привлекательные стороны. Во-первых, он обещает более эффективное управление рисками, так как в крупных банках обслуживается не один тип клиентов (в отличие от сельских американских банков, которые пострадали вместе с американскими фермерами). Во-вторых, он пригоден для более эффективного долгосрочного стратегического мышления относительно общего курса национальной, а возможно, и международной экономики.

Идея большого банка достигла своего звездного часа в Германии, чья огромная банковская система в конце XIX века развилась из финансовой торговли в производственное финансирование. К тому времени страны внимательно наблюдали за финансовыми моделями других государств. После паники 1907 года американский Конгресс созвал Национальную денежно-кредитную комиссию, которая выбрала в качестве потенциальной для США модель немецких универсальных банков, на которые ориентировались Россия, Япония, Италия и Египет. К 1931 году даже Великобритания осознала, что сопротивляться немецкой модели довольно сложно.

Однако Великая депрессия прервала эту «подражательную» волну, в которой универсальный банк, казалось, одержал победу - 13 июля 1931 года самый динамичный универсальный банк Германии Darmstaedter Bank потерпел крах.

К 1990-м годам эмуляция других банковских моделей вернулась в моду. Конкурентная борьба шла по обе стороны Атлантики и Tихого океана. Постепенная интеграция потенциально крупного европейского фондового рынка наряду с созданием международных европейских банков в результате слияний компаний, заставили предполагать, что начал появляться новый европейский тип супербанков.

Япония ответила на свой банковский кризис созданием очень крупных учреждений, полученных путем слияния, в то время как США отменили большую часть законодательных актов эры депрессии, которые ограничивали банковское дело. Наконец, после кризиса мексиканского песо в 1994-95 годах и финансового кризиса в Азии в 1997-1998 годах США экспортировали свою новую банковскую модель в развивающиеся рыночные экономики. Испанские и американские банки широкомасштабно выходили на рынки Латинской Америки.

Однако новые супербанки были уязвимы из-за большого разнообразия и степени сложности сделок. Межнациональной промышленной корпорации гораздо проще обеспечить контроль за качеством продукта, а в компаниях, бизнес которых заключается в финансовом посредничестве, миллионы решений принимаются независимо, при этом их важность может быть достаточно серьезной для того, чтобы нанести угрозу всей фирме.

Когда стратегия идет не по плану, появляются взаимные обвинения.

Европейские государства среднего размера не могут позволить себе иметь стратегическое видение в отношении своих банков. Но даже для США мир, который удерживается от развала в соответствии с бизнес-планом Citigroup, является слишком дорогостоящим. Существует опасность, что в порыве национализировать банки ввиду финансового кризиса правительства будут расценивать принятие стратегии как одну из своих обязанностей. Однако стратегическое видение банка, формирующего экономическое благосостояние страны или целого мира, столь же несовершенно, сколько и идея о центральном экономическом планировании. В этом смысле 2007-2009 годы - это капиталистический эквивалент коммунистического упадка 1989-1991 годов.

Гарольд Джеймс, профессор истории и международных отношений в Школе Вудро Вильсона, Принстонский университет, профессор истории в Европейском университетском институте во Флоренции.