В пору экономической стабильности люди гораздо меньше думают об исторических аналогиях, чем во время кризисов. Это понятно: когда зарплата растет, когда быстро удается перескакивать с одной должности на другую, когда на кассе в магазине сосредотачиваешься только на том, как бы не перепутать кредитные карточки, – некогда думать об истории.
В те же времена, когда все переворачивается вверх дном, история, наоборот, как никогда актуальна. Прошлое успокаивает – становится легче при мысли, что кому-то и до тебя было плохо. Уроки истории воспринимаешь с большим вниманием – а вдруг кто-то уже сталкивался с подобной ситуацией? А что, если случайно оброненная кем-то из великих фраза окажется актуальной и сейчас? Во всяком случае, во время финансового кризиса 2008 года (а именно под таким названием это явление, видимо, войдет в учебники по истории) 1998 год упоминается в СМИ гораздо чаще, чем в прошлом и позапрошлом году журналистам вспоминался застой 1970-х.
Наверное, европейцам и тем более американцам легче справиться с ощущением кризиса – не с конкретными экономическими неурядицами (увольнение или сокращение зарплаты воспринимается везде одинаково), а именно с ощущением. Западная пресса, даже если хочет взволновать читателей, все равно подспудно успокаивает. Биржевой индекс Dow Jones упал на десять процентов? Не беда, такое было в американской истории уже много раз, и всякий раз падение сменялось ростом. Безработица в США выросла? Да выросла, но каких-то 15 лет назад было еще хуже. Всех пугают страшным словом «рецессия»? Да, ведь она, эта самая рецессия, была в 2001 году, и что – кому-то плохо жилось?
Цифры, можно предположить, служат подмогой. В их мире, наверное, чувствуешь себя не таким одиноким. А значит, бороться с кризисом – не на уровне экономики, а на уровне психологии – легче. В конце концов, не так важен кризис, как его ореол. Недаром то, что произошло в мировой банковской системе осенью 2008 года, называют кризисом доверия.
В России спастись цифрами не удается. История биржевой торговли, худо-бедно открытого банковского рынка еще настолько мала, что всякое кризисное явление кажется уникальным. Индекс ММВБ упал на 19 процентов? Да такого никогда не было! Международные (золотовалютные) резервы снизились почти на 150 миллиардов долларов всего за три месяца? Неслыханная цифра. Правительство готово потратить на спасение экономики едва ли не пять триллионов рублей? От таких цифр становится страшно.
И, однако, в этой ситуации легче тем, кто работает именно с цифрами, – банкирам и инвесторам на биржах. Банкирам – потому что у них есть опыт 1998 года и опыт 2004 года. Биржевикам – потому что они за последние годы сумели почувствовать, что стоимость денег относительна. Вот было два рубля, а вот – после серии удачных сделок - их стало пять. А потом десять – даже в кризисные времена самым удачливым инвесторам удается заработать за месяц по 10-20 рублей с каждого вложенного рубля. Большинство из проигравшихся на бирже во время фондового кризиса не потеряли реальных денег. Они потеряли счета, цифры на мониторах, которые едва ли в их сознании конвертировались в буханки хлеба, автомобили или квартиры и загородные дома.
А как же быть всем остальным? На какой опыт рассчитывать? Даже пример 1998 года для обычных россиян кажется не совсем подходящим: до 1998 года не было нескольких лет рекордных цен на нефть, не было такого количества набранных кредитов и такой массовой отупляющей уверенности, что все будет хорошо. Кроме того, еще 14 августа 1998 года Ельцин заявлял, что девальвации рубля не будет, а уже 17 августа правительство признало дефолт и практически отказалось от поддержки национальной валюты. Иными словами, все случилось очень скоро – многие даже не успели вернуться из летних отпусков и с дач, чтобы попытаться хоть как-то спасти сбережения.
В 2008 году кризис в России длится уже целый квартал, и до сих пор ничего не понятно – вроде бы многих увольняют, но массовых сокращений пока нет. Вроде бы до России кризис добрался уже в полной мере, но на Западе, говорят, еще хуже. Рубль, конечно, дешевеет, но как-то не очень сильно…
Или вот, например, в Послании к Федеральному собранию президент Дмитрий Медведев, как и все российские чиновники, обычно весьма оптимистичный в прогнозах, заявил, что «экономический кризис… еще далек от завершения». И если другие тезисы Послания вызывают вопросы, то тут Медведев, кажется, прав безусловно.
Кризис 1998 года для массового сознания плох еще и тем, что совсем мало освоен современной культурой. Можем ли мы вспомнить хоть сколько-нибудь запоминающиеся фильмы или романы о 1998-м? Фотовыставки? Инсталляции? Флэш-мобы, на худой конец? Между тем, прошло уже 10 лет – отличная временная дистанция для культуры. В то время, как миф о 1990-х создан уже вполне основательно и требуется могучий талант, чтобы изменить ощущение будущих поколений от десятилетия вседозволенности, кризис 1998 года кажется обойденным стороной.
Возможно, стоит оглянуться еще дальше и вспомнить Перестройку, а также голодные 1991-1992-й? Но и тут не получается – в те годы происходил не столько экономический, сколько политический сдвиг, за который и приходилось платить: очередями, полным отсутствием денег, непонятностью завтрашнего дня. В существующем кризисе – никакой политики. Судя по рейтингам пары Путин/Медведев, только полная остановка сотен заводов, дефицит в магазинах, многократный рост безработицы могут привести к тому, что «политическая стабильность» будет поколеблена. Власть, кажется, это хорошо понимает. Иначе какая нужна уверенность в своих силах, чтобы во время кризиса увеличивать срок президентских полномочий?
И все же мне кажется, что российская, а вернее постсоветская история повод для аналогий, пусть и самых аккуратных и предварительных, дала. Для этого надо только посмотреть не вглубь времени, а вширь пространства: в начале 1990-х годов в мире одновременно появилось 15 государств. Они сформировались на одной и той же базе и – при всех скидках на национальность, климат, разную степень индустриализации и так далее – были в значительной степени похожими - советскими. Это потом политические пути многих из них разошлись, из-за чего государства стали развиваться по-своему. Сравнение бывших советских республик может стать увлекательным и на этот раз не совсем беспочвенным ответом на вопрос: «А что, если бы во время Перестройки история повернулась бы по-другому?»
В совершенно особой позиции в условиях кризиса, естественно, оказалась Белоруссия. Если еще год назад эта страна воспринималась как анахронизм – как политический, так и экономический, - то теперь Белоруссия многим кажется едва ли не пресловутым «островком стабильности». «Я хочу сегодня некоторым умным задать вопрос, которые хихикали над Лукашенко. И кто был прав, Лукашенко с защищенностью экономики или рыночники с их биржами, котировками?» - язвил Лукашенко в октябре.
Впрочем, не особенно обращая внимание на слова президента, Нацбанк Белоруссии вскоре попросил у Международного валютного фонда двухмиллиардный кредит и столько же – у России (теперь речь идет уже о новых кредитах). К подобным мерам в октябре 2008 года прибегли лишь самые пострадавшие от кризиса – Исландия, Венгрия, Украина.
Свою иронию Лукашенко, вероятно, обратил не только к странам из Западной Европы, но и к своим соседям: к Латвии, Литве и Эстонии. Беда этих государств оказалась не только в том, что на их территории не добывается нефть и газ, но и в том, что они согласились полностью открыть свою экономику для западных стран. За поддержку со стороны ЕС и интеграцию в западный мир им в условиях кризиса пришлось заплатить наращиванием дефицита бюджета, снижением темпов роста ВВП, оттоком капитала. Они пострадали от мирового финансового кризиса больше всех среди государств, ранее входивших в СССР, но зато чувствуют, что одни в беде не останутся, – в случае чего, Евросоюз будет на их стороне.
В других странах постсоветского пространства кризис также принял свои специфические формы. Например, на Украине экономический кризис смешался с политическим, а в Грузии – с военным. Тем не менее, итог везде один: кризис есть, и избежать последствий мирового спада в экономики не удалось бы при любой экономической и политической системе. Может быть, это означает, что конкуренция экономических и политических моделей при наступлении кризиса отступает на второй план. Но зато при восстановлении мирового ВВП эта конкуренция, видимо, обострится с новой силой.
Александр Поливанов
foto/www.atlanko.mylivepage.ru
Источник polit.ru |
