Захлестнувшая мир осенью волна глобального финансового кризиса неожиданно оказалась фактором для сближения России и Евросоюза, еще в августе, после войны на Кавказе, собиравшихся в корне пересмотреть отношения. На ноябрьском саммите РФ—ЕС Москва и Брюссель договорились бороться с кризисом общими усилиями и начать обсуждение формирования новой архитектуры мировых финансов. Наряду с четырьмя пространствами между Россией и ЕС возникло и пятое — антикризисное.
Общий удар
Россия и Европа столкнулись с мировым финансовым кризисом почти одновременно. Еще в конце августа и начале сентября первые полосы как российских, так и европейских газет пестрели сообщениями о недавней войне на Кавказе. 1 сентября лидеры ЕС даже собрались на экстренный саммит, посвященный последствиям событий в Грузии и отношениям с Россией. В итоге главы государств—членов ЕС приняли заявление о том, что "вести дела как обычно" с Москвой в сложившихся условиях невозможно. Были заморожены и переговоры по новому соглашению о партнерстве и сотрудничестве вплоть до выполнения РФ мирного плана Медведева—Саркози. Казалось, что о российско-европейском диалоге можно забыть, по крайней мере на несколько месяцев.
Все стало меняться уже через две недели после этого саммита. 14 сентября было объявлено о банкротстве одного из крупнейших инвестбанков США Lehman Brothers. Для всего мира эта новость стала сигналом того, что наблюдавшееся с лета снижение биржевых индексов оказалось не просто коррекцией, а прелюдией перед обвалом котировок в общемировом масштабе и началом глобального кризиса. После этого о войне в Грузии пресса и политики будто забыли — все говорили только о кризисе.
По России кризис ударил намного больнее. Начиная с сентября российский фондовый рынок демонстрировал едва ли не худшую в мире динамику. За первые три дня после банкротства Lehman Brothers индекс РТС просел более чем на 16%, продолжая затем стремительно снижаться и пробивать один психологически важный уровень за другим. Нестабильности на площадках добавляли не только страхи перед разрастанием кризиса, но и ряд внутренних факторов: акционерный конфликт в ТНК-ВР, дело "Мечела" и военная кампания в Грузии, усилившие бегство капиталов на Запад. Наконец, важную роль в столь стремительном падении стал обвал цен на нефть со $147 за баррель на пике до ниже $50 на конец ноября. С начала года на 22 ноября индекс РТС потерял почти 75% своего значения, упав до уровня 550 пунктов. По сравнению же с пиком этого года, пришедшимся на 19 мая (максимальное значение индекса в тот день было зафиксировано на уровне 2498,10 пункта), падение и вовсе составило почти 80%.
Падение европейских индексов было не столь драматично, как в России, но также весьма значительно. Из тех 45%, которые немецкий индекс DAX потерял за год, на последние три месяца пришлось около 33,5%. Ведущий британский индекс FTSE 100 снизился за 2008 год почти на 40%, причем 30% индекс потерял с сентября. Аналогично вел себя и французский индекс САС 40.
Уже в сентябре стало очевидно, что кризис в России и ЕС затронет и банки, и реальный сектор экономики. Многие кредиты давались банками под залог акций компаний. Когда рынок падал, залог начинал обесцениваться, а при падении акций ниже определенного уровня наступал margin call — банк был вынужден продавать акции, чтобы вернуть свои деньги. Разумеется, сброс акций банком лишь подстегивал движение рынка вниз. Компании начали сокращать издержки, увольняя персонал, а в условиях падения спроса многие были вынуждены и приостановить производство. Стало очевидно, что без государственного вмешательства не обойтись. И именно оно стало первой точкой соприкосновения для России и ЕС в условиях кризиса — многие действия Москвы и Брюсселя оказались довольно схожи.
Похожие решения
Разумеется, европейские регуляторы не закрывали торги на несколько дней, как неоднократно делала осенью российская Федеральная служба по финансовым рынкам (ФСФР). Кроме того, в ноябре российский ЦБ начал поднимать ставки, пытаясь предотвратить отток капитала и побороть двухзначную инфляцию, а европейские ЦБ ставки снижали, стремясь обеспечить банкам легкость доступа к заемным средствам. Тем не менее некоторые черты российского и европейского антикризисных планов оказались довольно схожи.
Как и большинство европейских кабинетов, правительство РФ решило не выкупать у банков проблемные активы, а вливать в экономику дополнительную ликвидность. Соответствующие стабилизационные планы были объявлены ведущими странами ЕС в октябре — решение было принято на экстренном саммите ЕС в конце сентября, организованном по инициативе президента Франции Никола Саркози. Суммы исчислялись десятками миллиардов евро. О предоставлении кредитов банкам по ставке 3,75% объявил глава Европейского центробанка Жан-Клод Трише.
Российские власти тоже занялись вливанием ликвидности в экономику, но делали это по частям. В середине сентября было объявлено о выделении 1,5 трлн руб. (около $44 млрд.) Сбербанку, ВТБ и Газпромбанку с условием, что они поддержат другие банки. Затем президент Дмитрий Медведев объявил о госинвестициях для поддержки фондового рынка в размере 500 млрд руб. (около $20 млрд). В конце сентября премьер Путин объявил, что любой банк или компания смогут обратиться во Внешэкономбанк и получить кредит на погашение долгов перед иностранцами. На это Банк России выделил еще $50 млрд. В начале октября президент РФ объявил о новом пакете мер стоимостью 950 млрд руб. (около $36 млрд). О последнем пока пакете стоимостью около $20 млрд было объявлено Владимиром Путиным на съезде "Единой России".
Другой антикризисной мерой, которую приняли и Брюссель, и Москва, стало повышение госгарантий по депозитам граждан. В октябре все страны ЕС согласились поднять размер депозитов, сохранность которых гарантируется правительством, до €50 тыс. Отдельные страны ЕС пошли еще дальше: Нидерланды, Испания, Бельгия и Греция согласились гарантировать сохранность частных вкладов до €100 тыс., а Великобритания — до £50 тыс. В России государство также согласилось увеличить размер застрахованной суммы с 200 тыс. до 700 тыс. руб.
Наконец, и в России, и в странах ЕС государства начали национализировать проблемные банки. Причем в Европе темпы национализации оказались даже выше, чем в России. Первым громким случаем стала национализация Нидерландами в сентябре всех активов банковской корпорации Fortis, расположенных на голландской территории. Остальные активы банка приобрел французский BNP Paribas. Вслед за этим многие банки ЕС оказались под контролем правительств. В России к этому процессу были привлечены госкорпорации: первым национализированным банком в октябре стал Связь-банк, доставшийся ВЭБу за 5 тыс. руб. Затем РЖД при участии АЛРОСА приобрели инвестбанк "КИТ Финанс" всего за 100 руб.
Схожесть действий финансовых властей РФ и ЕС, а также разрастание кризиса привели к тому, что Москва вновь активизировала диалог с европейскими лидерами. Как признался Дмитрий Медведев в интервью французской газете Figaro, вышедшей 11 ноября, в октябре и ноябре он активно вел переговоры "по кризису в глобальной системе финансов" с Никола Саркози, канцлером ФРГ Ангелой Меркель, премьерами Великобритании и Италии Гордоном Брауном и Сильвио Берлускони. Судя по всему, уже в октябре в рядах ЕС сформировалось мнение, что Россию надо привлечь к выработке глобальной антикризисной стратегии. Так, в середине октября Никола Саркози и глава Еврокомиссии Жозе Мануэль Баррозу посетили США и убедили президента Джорджа Буша организовать в Вашингтоне антикризисный саммит именно в формате G20, куда вошла и Россия.
Новый Бреттон-Вудс
Неудивительно, что именно вопросы взаимодействия в период кризиса доминировали и на первом после войны на Кавказе саммите Россия—ЕС, который состоялся в Ницце 14 ноября. Дмитрий Медведев в интервью Figaro заявил, что подходы Москвы и Брюсселя к кризису почти идентичны. "На многие вещи мы смотрим практически одинаково: и на происхождение этого кризиса, и на те ответы, которые придется на него давать",— заявил он и сказал, что готов работать вместе с партнерами из ЕС над "основой для нового Бреттон-Вудского пакета".
Весьма характерно, что Дмитрий Медведев вспомнил в этом контексте именно о Бреттон-Вудских соглашениях 1944 года. Едва ли не первым эту метафору применил президент Никола Саркози в своем выступлении 26 сентября: "Мы должны придумать финансовую систему заново, как это произошло в Бреттон-Вудсе". Для европейских политиков идея нового Бреттон-Вудса стала привлекательна прежде всего тем, что это была первая в истории мировых финансов система, которая была полностью искусственно сконструирована, как и многие другие элементы устройства послевоенного мира вроде ООН.
В свое время основой бреттон-вудского режима было обязательство стран поддерживать фиксированный курс своих национальных валют по отношению к доллару США (как наиболее мощной валюте послевоенной экономики), который, в свою очередь, был привязан к золоту. Этот золотодолларовый стандарт был, по сути, отменен в 1971 году, когда США отказались от свободного обмена доллара на золото из-за сокращения своего золотого запаса. После этого в мире установилась система плавающих валютных курсов с долларом в качестве главной резервной валюты — именно доллары стремились накапливать ЦБ всего мира, именно в долларах осуществлялось большинство расчетов в международной торговле. Благодаря этому созданные в Бреттон-Вудсе финансовые институты вроде Всемирного банка (ВБ) и МВФ попали в еще большую зависимость от Федеральной резервной системы США, которая стала доминировать в мировых финансах благодаря эмиссии единственного универсального платежного средства — доллара США.
По мнению многих европейских и российских экономистов, именно это чрезмерное влияние и стало одной из причин кризиса. Например, исповедуемые США идеи свободного рынка привели к снижению требований к заемщикам настолько, что деньги на покупку жилья стали выдаваться людям с плохой кредитной историей, которые тратили больше, чем зарабатывали. Крах рынка ипотечного кредитования для этой категории клиентов (subprime) и стал отправной точкой нынешнего кризиса. Во многом причиной надувания пузыря стало отсутствие жесткого регулирования, которое не смог обеспечить Федеральный резерв.
Именно необходимость жесткого регулирования стала основной точкой, в которой представления ЕС и РФ о будущей архитектуре мировых финансов сходятся. Эти принципы и были озвучены на саммите G20, хотя конкретные формулировки пока далеки от четкости. Так, Москва предлагает реформировать ВБ и МВФ и создать глобальный финансовый институт, который обладал бы функциями регулятора (некий аналог всемирного ЦБ). Кроме того, российские власти вынашивают проект превращения Москвы в мировой финансовый центр, а рубля — в резервную валюту. В Брюсселе эти две идеи встречают со скепсисом.
Тем не менее и российские, и европейские чиновники согласны с необходимостью откорректировать работу рейтинговых агентств, ввести более жесткие нормы раскрытия информации и ужесточить требования к банкам в отношении структурированных кредитов — все эти предложения уже отражены в итоговом заявлении G20. Следующий саммит G20 пройдет в апреле, а до того Россия и ЕС обязались заняться выработкой новой системы оценки рисков в финансовом секторе, а также более конкретных предложений по устройству архитектуры мировых финансов.
Вероятно, что работа над этими предложениями станет новой точкой сближения для России и ЕС. Тем более что Москве и Брюсселю есть что обсудить и на двустороннем уровне, прежде всего планы властей РФ и ЕС по возведению таможенных барьеров для спасения от кризиса национальных отраслей. Другой важной темой станут взаимные инвестиции: растущий отток капитала из России на фоне падения цен на нефть может поставить Москву в зависимость от европейских кредитов и инвестиций. Не меньшую, чем энергозависимость ЕС от России.
Александр Габуев
foto/www.smi2.ru
Источник kommersant.ru |
