Конечно, в современном искусстве существуют гораздо более дорогостоящие художники, чем Джефф Кунс. Тот же Дэмиен Херст. Но вряд ли есть настолько откровенно коммерческие монстры.
Парадокс ситуации с Кунсом заключается в том, что тема денег его как будто бы и не волнует. Главный гость и участник выставки «Определенное состояние мира?» из коллекции Пино в арт-центре «Гараж» вдохновенно поведал свою биографию и ответил на вопросы.
Исповедь сексуального маньяка
Кунс — словно воплощенный дьявол-искуситель, сошедший со страниц философских трудов обличителя «матрицы маркетинга» Жана Бодрийяра. Его «Америка», кстати, тут же и продавалась в «Гараже». Симуляционист и апроприатор (присваиватель!) — так окрестила критика бывшего брокера с Уолл-стрит, а ныне мировую звезду современного арта.
Дюшан готовые вещи (реди-мейд) превращал в иронические метафоры. Уорхол предметы ширпотреба делал объектами поклонения. А Кунс воплощает их в виде монументов («концептуальных скульптур»).
Надувной пасхальный кролик из стали; алюминиевые скульптуры, воспроизводящие фигурки из воздушных шариков; гигантские цветочные фигуры, повторяющие детские игрушки.
В 1991 году, женившись на итальянской порнозвезде Чиччолине (Илоне Шталлер), Кунс создал немалое число скульптур и инсталляций под общим названием «Сделано на небесах». Основная тема проекта — сцены из сексуальной жизни супругов.
Если пользоваться терминологией Фрейда, то свои детские и сексуальные комплексы художник воплотил с невиданным масштабом и пафосом. Неспроста одной из его самых известных работ является фарфоровый Майкл Джексон — личность, обладающая тем же фрейдовским набором, но сумевшая его переплавить в мощный кассовый успех. Однако, в отличие от Джексона, Кунс контролирует процесс, дабы не перейти границу, за которой начинается саморазрушение.
На брифинг в «Гараже» Джефф явился в безупречном костюме, галстуке и начищенных туфлях — бизнес-джентльмен. Короткая прическа, вежливая улыбка. Никаких вольностей — всё схвачено.
Кунс — чисто американский феномен: коммивояжер, художник и проповедник в одном лице. Блестящая теоретическая подготовка, ссылка на учителей. При этом, если вслушаться в содержание его речи (что при таком напоре и обаянии непросто!), некоторые моменты могут показаться аномальными.
К примеру, пассаж о девственности пылесосов, нужных для инсталляции. Особо сексуальными делали пылесосы надписи о режимах уборки: «сухая» и «мокрая». Ну не маньяк ли?
И тем не менее толпа послушно внимала гуру коммерческого западного искусства — с харизмой и волей у Джеффа всё в порядке.
«Пылесосы-девственницы»
— Я осознал возможности искусства, когда мне было лет семнадцать. Я изучал социологию и теологию и тогда же понял, что искусство — важная область человеческой деятельности, объединяющая все другие дисциплины. Учась, я в первую очередь стремился доверять самому себе. Но в то же время я хотел выйти за собственные рамки.
В 1978 году я приехал в Нью-Йорк. Тогда я создал надувного зайца с цветком. Мне казалось, в этой работе я слишком открываю свою сексуальность. Это был первый мой реди-мейд. Я покупал в магазинах надувные игрушки, зеркала. Но своими работами я также хотел сообщить о коммуникации с окружающим меня миром.
Еще будучи ребенком, я ходил от двери к двери и продавал конфеты. Мне нравилась интерактивность как удовлетворение чьих-то потребностей. Я никогда не знал, кто окажется за следующими дверями. Это был аспект принятия коммуникации. Когда в 1980 году я начал делать инсталляции с пылесосами, то этим жестом отсылал именно к культуре продаж.
Есть некая мораль, в которую мы играем: люди, у которых возникают потребности, и люди, которые удовлетворяют эти потребности. Я думал, что арт-объекты, те же пылесосы, — это девственницы. Их девственность определяется тем, что эти пылесосы никто никогда не включал. На них интригующе указано: «мокрый» и «сухой».
1985-й год — работа «Три мяча 50/50 Бак», ну, это там, где баскетбольные мячи запаяны в аквариуме. Я хотел придать мужественности обществу потребления! Мяч — некий эквилибр, баланс. Он находится в подвешенном состоянии: не слишком легок, чтобы опуститься на дно, и не очень тяжел, чтобы всплыть на поверхность. Отсюда ощущение внутреннего баланса, уверенности.
В 1986 году, когда я сделал первого пасхального зайца из нержавеющей стали, я хотел показать миру искусство Нью-Йорка. Этих надувных зайцев в Пенсильвании, откуда я родом, во время Пасхи люди выставляли во двор.
Эта работа отсылает к культуре места, где я родился. Мне кажется, что со временем этот заяц стал иконой. Он, с одной стороны, символ сексуальности, «Плейбоя», а с другой — символ Пасхи. Этот заяц не живет без зрителя. Подтверждение его собственного существования заключается в том, что он публично демонстрируется.
В 1987 году мои работы впервые взяли на международную выставку. Я создал скульптуру — это был человек, который пришел на рынок. Он был с палочкой, с картошкой. Организаторы ее случайно ударили об стену. Это было фиаско!
Они позвонили: «Что нам делать? Мы испортили твою скульптуру?» Времени заново отлить скульптуру не было. Был выбор — или не участвовать, или радикальная хирургия. Я выбрал второе. Мы подняли плечо, приставили ухо зайца, удлинили ногу. Когда я сделал новый вариант, понял, что восприятие идеальности заключено в зрителе.
Это была одна из скульптур, которая дала мне новую степень свободы в диалоге со зрителем.
«Сексуальность находится в центре западного искусства»
— Я работал как с деревом, так и с фарфором, который очень сексуален. Фарфор — материал, пришедший из королевских дворцов. Раньше он не был демократичным, как сейчас, и при отжиге садился на 90%.
Мне всегда нравилась тема женщины в ванной. Мне кажется, дети впервые в ванной познают свое тело. Хоть искусство в чем-то абстрактно, оно заставляет принять биологию и физиологии своего тела. У моего дедушки рядом с телевизором была фарфоровая пепельница, где на краю была вылеплена женщина, чьи ножки возвышались над окурками. Это и послужило отправной точкой для работы «Женщина в ванной».
Фарфоровый Майкл Джексон 1988-го — моя классическая работа. Я люблю отсылки к истории искусства, к общей истории. Что в искусстве чудесно — ты можешь жить в мире метафор, архетипов. Мы можем работать с теми словарями, которые составили другие художники. Мы продолжаем их язык. Присмотритесь к моему Джексону — структура его глаз, вся форма скульптуры отсылает к египетской стилистке.
1991 год — серия работ «Сделано на небесах». Она тоже посвящена принятию самого себя. Метафора — тело. Что нужно, чтобы избавиться от чувства вины и стыда? В каждом мужчине и женщине существуют Адам и Ева. И эти роли я сыграл вместе со своей женой Илоной.
В 1992 году я создал 13-метровго «Щенка» из цветов. Я вложил в эту скульптуру всё, что знал о барокко и рококо. Успех «Щенка» заключался в том, что эта работа — о контроле. Создавая такое гигантское сооружение, нужно принимать десятки решений на каждом этапе. Но в какой-то момент ты отказываешься от контроля и оставляешь его в руках природы. В жизни мы пытаемся уравновесить наши интересы с чужими.
Также я думал о том, что бы захотел увидеть в окне своего дворца в Версале Людовик XIV? Какую скульптуру? Я представил таким ход его мыслей: «Хочу видеть скульптуру из 60 тысяч цветов. И чтобы она была готова к шести часам вечера». И цветочная фантазия в Версальском парке была воплощена!
Металлическая скульптура «Воздушный шар-цветок» — не реди-мейд. Любой человек, который смотрит на эту работу, найдет что-то для себя, будь он мужчиной или женщиной. Первое, что нас разделяет, — это пол. Я хочу быть не субъективным художником, который соотносится с внутренней жизнью, а объективным, который общается с внешним миром. И в данной работе я убрал половое разделение. Так же как в «Подвешенном сердце».
Хотя в западном искусстве всегда есть сексуальный аспект. Сексуальность стоит в центре. В основе западной традиции. Это вопрос о том, что человеческий род должен продолжаться. В этих же моих работах сексуальность выражена в мягкой форме.
В работе «Омар» — и Дюшан, и Дали. В ней нет ничего лишнего. Чем меня всегда восхищал Уорхол в своей иконографии — это минимумом необходимых средств.
Последний мой крупный проект — 48-метровый кран, на который будет подвешен паровоз. Это произведение — символ трансцендентности. Три раза в день паровоз будет «оживать». Метафизическое ощущение: вы слышите работу клапанов, зажигаются огни, идет горячая волна пара, чух-чух… Он как бы набирает скорость. Ход поезда запрограммирован под ритм сердцебиения.
Здесь я тоже хотел бы подчеркнуть, что я объективный художник. Цель моей жизни — следование объективному искусству. Самый высокий уровень объективного искусства — это принятие, просто принятие. Себя и жизни. На этом я хочу вас поблагодарить за внимание. Можно, пожалуй, начать обсуждение.
«Наедине с собой мне скучно и тоскливо»
— Часто ли вы черпаете вдохновение из своего детства?
— В детстве мы принимаем всё! Все цвета ярки и прекрасны: розовый, синий, голубой. Мы открываем для себя, что трава великолепного зеленого цвета! Нам всё нравится! Только через детство я и прихожу к концепции цельного принятия мира и себя.
— Вы стремитесь в своих произведениях к совершенству?
— Я по-настоящему верю в силу искусства. Я верю, что мы несем ответственность перед нашими детьми, перед собой, перед обществом. Это великое время для того, кто ощутил себя художником. Сегодня часто говорят об экономической ценности искусства, но это поверхностное восприятие. Главная его сила в том, что оно может взволновать, создать ощущение самореализации, расширить критерии ваших оценок. Именно поэтому для меня важно, чтобы мои скульптуры были размещены в общественных местах. Чтобы их могли видеть и взрослые, и дети. Чтобы моя скульптура имела шанс влиять на чью-то жизнь.
— Когда вы впервые начали работать в большой студии? Как вы работаете с другими людьми? Это же масса помощников, техников. Как вы справляетесь?
— Мы в точности не знаем, что такое искусство. Я думаю, что цель искусства — устранение тревоги. Я верю, что если вы снимете тревогу, то накопленные знания, опыт выходят наружу. Мне больше нравится быть в обществе. Наедине с собой мне скучно и тоскливо.
Крупная студия, где множество участников художественного процесса, — это организм. Я стараюсь контролировать ситуацию. Каждый аспект, каждый этап работы. Есть те, кто со мной сотрудничал всего несколько месяцев, но есть и те, кто рядом со мной уже 16 лет.
В среднем со мной работают лет по восемь. Я стремлюсь показать всем, как я вижу. Зрителю нужно иметь выбор — для принятия того или иного. Это может быть вызывающе, но важна сама идея принятия.
Художник обязан сохранять веру в себя. Если вы доверяете своим интересам, вокруг вас возникает метафизика, всё, что вы делаете, взаимосвязано. Вы меняетесь вместе с обществом.
— Вы говорили, что многие идеи сегодня связаны с компьютером…
— Я использую современные технологии как инструмент. Но я не следую технологии в поисках нового. Если художник хочет создать новое, он должен в первую очередь слушать свой внутренний голос. Собственный интерес художника — вот ключ, без которого творчество невозможно. Технологии нужны только для того, чтобы помочь реализовать идеи. Сегодня действительно многие используют компьютеры и берут оттуда некую фиксированную блочную информацию. Но я принципиально так не работаю.
— Почему вы делаете много копий или модификаций своих работ? Например, у вас несколько вариантов «Сердца».
— Не желая повторяться, тем не менее я могу брать одну идею и пробовать ее в разных вариантах. Это не просто копирование. Конечно, имея дело с предметами массового потребления, есть опасность повториться. Поэтому важно, чтобы количество арт-объектов было ограниченно. Но «Сердце» я делал разных цветов, поскольку каждый цвет — это другое настроение.
— Вы говорите, искусство — способ обрести себя или спасти кого-нибудь. Но многих ли искусство способно уберечь во время кризиса?
— Вы имеете в виду финансовый? Мне кажется, искусство делает вас открытым к среде, в которой вы существуете. Оно не делает вас наивным. Напротив, оно дает вам понять, что жизнь полярна и часто поворачивается на 180 градусов.
Если где-то кризис, где-то — наоборот. Чем больше полярности, тем более объемным получится искусство. И тем больше вы освобождаетесь! Вы создаете искусство, чтобы расширить собственные возможности. Должна же быть причина, почему надо просыпаться и вставать с утра с кровати? Искусство — это лучшая причина.
— Не знаю, любите ли вы об этом говорить, но, может быть, вы расскажете нам что-нибудь о вашей бывшей жене — Чиччолине? Это была ваша идея проекта «Сделано на небесах» или совместная?
— Она сама художник в некотором смысле. Но в проекте «Сделано на небесах» Илона была объектом реди-мейд. Я хотел использовать всё, что у нее есть. Культурная история каждого человека идеальна.
С того момента, когда я принял историю Илоны, она для меня стала объектом искусства. К сожалению, у нас возникли трудности иного порядка. Хотя я был очень влюблен в Илону. Мне кажется, что те произведения, которые были тогда сделаны, действительно передают эту любовь. И веру в трансцендентность женского!
Беседовал Константин Рылёв
foto/www.zimbio.com
Источник chaskor.ru | 
