Нынешний глобальный финансовый и экономический кризис часто называют уникальным в мировой истории. Это так и не совсем так. К первому катаклизму такого рода специалисты относят кризис, развернувшийся в Англии в 1823 году. Хотя он продолжался около двух лет, но его экономические и политические последствия оставили заметный след в мировой истории.
Имперские синдромы туманного Альбиона
На рубеже XVIII – XIX веков Великобритания являлась мировой империей. Ее колониальные владения имелись практически на всех континентах. От нее пытались не отставать другие европейские державы. С одной стороны, начавшаяся тогда колониальная гонка заметно повышала уровень напряженности в межгосударственных отношениях. С другой - мир заметно глобализировался, втягивал в рыночное хозяйство колониальные территории на основе специализации, как бы заново «открывал» для себя древнейшие страны Востока и огромные территории Африки и Америки.
В Санкт-Петербурге, в Париже, в Берлине, в Вене шло формирование и осмысление имперской идеи варианта XIX века. Но в качестве главной основы брался все же британский образец.
Даже Великая французская революция 1789 года, последовавший вслед за ней так называемый наполеоновский период не меняли сущность идущих глобальных процессов. Император Бонапарт, взявший на вооружение идеи «свободы, равенства и братства», фактически проводил ту же колониальную политику, что и Англия. В этом геополитическом соперничестве, как известно, победа оказалась на стороне Англии и ее союзников, что было обусловлено, в первую очередь, реалиями тогдашнего политического и социально-экономического развития этой страны, ее положением на мировой арене.
Однако уже тогда многие английские мыслители задумывались над характером созданной Лондоном мировой империи, предсказывали неизбежное возвышение «центров силы» регионального значения. Поэтому, будучи прагматической нацией, британцы стали уделять особое внимание изучению и разработке своих возможностей использования потенциала подвластных земель помимо фактора военной оккупации. И не безуспешно. Достаточно, например, сказать, что такой огромной страной как Индия Лондон владел при помощи созданной предпринимателями торговой «Ост-Индийской компании», которая имела в своем распоряжении всего 20 тысяч солдат. Часть из них назывались сипаями, то есть солдатами местного происхождения.
Огромный колониальный опыт и «творческий подход» к выработке системы управления позволяли Лондону, во-первых, использовать для обеспечения своего динамичного экономического развития ресурсы “зависимой империи”, превращать ее в источник сырья и рынок сбыта. Во-вторых, «упаковать» создаваемую новую форму колониального управления в эффективную «идейную упаковку» путем навязывания представлений о “цивилизаторской миссии” Англии в колониях. (Заметим в скобках, что выход из-под контроля Лондона его американских колоний состоялся во многом именно потому, что создатели США «переиграли» Лондон, прежде всего, в идеологии).
Среди признаков цивилизованности, в первую очередь, выделялись политические институты европейского образца, прогресс в науке и технике. Одним словом, в начале XIX века, когда русская просвещенная знать употребляла возрожденный ныне термин «цивилизованный мир», имелся в виду прежде всего Лондон с его единственной на европейском континенте структурой конституционной монархии и развитыми парламентскими институтами. Все остальные типы общественно-политического устройства считались временной, отживающей свой век «исторической архаикой».
Однако опыт борьбы американских колоний за независимость показал Лондону, что держать дальше под контролем колониальные государства и территории невозможно с опорой только на экономику, техническое превосходство, финансы. Необходим фактор идеологического свойства, нового характера, который являлся бы «каналом» двустороннего глобального общения.
Этот момент перехода англо-американских отношений в иное политическое качество прозевали тогда почти все европейские политики. Поэтому Лондону легко удавалось внедрять и поддерживать практически по всему миру идеи англофильства в противовес франкофильству, которое рассматривалось в качестве «враждебной идеологии».
Любопытно, что именно в этот период на страницах британских газет весьма своеобразно проявлялось отношение к европейским конкурентам: стали появляться первые карикатуры, изображающие “лягушатников”-французов, «перегруженных предрассудками «колбасников»-немцев, «опасных русских медведей».
В прессе и выступлениях политиков, в обсуждении любых проблем Британской Индии, например, рефреном проходила мысль о русской угрозе Индии. В качестве примера приводился проект Наполеона и Павла Первого организовать совместный поход в Индию, а действия Российской империи в Закавказье, русско-иранские и русско-турецкие войны подавались как угроза британским интересам.
После поражения Наполеона в европейских войнах Лондон серьезно опасался формирования русско-французского союза, поскольку подозревал Париж и Санкт-Петербург в стремлении вытеснить англичан из Египта, нивелировать их влияние на Османскую империю. Поэтому в европейской контригре Великобритания делала ставку на Пруссию, «продвигала» идеи о создании единой Германии в противовес Австро-Венгрии.
Будем объективны, британским политикам и британской дипломатии в 20-х годах XIX века многое из задуманного удавалось. После Наполеона Бонапарта Лондон в центр внимания своей внешней политики поставил идею «модернизации» европейских империй, их приспособления к «современным» тенденциям политического и экономического развития. Это во многом и предопределило исход «неожиданно» наступившего в 1823 году экономического кризиса.
Бумеранг образца 1823 года
К началу XIX века английская экономическая мысль, да и экономика как наука развивались настолько стремительно, что позволило письменно зафиксировать основные обстоятельства первого по сути «катаклизма рыночного хозяйства». Тогда произошел, если говорить современным языком, перегрев британского инвестиционного рынка.
Началось катастрофическое оскудение золотого запаса Английского банка. За полтора месяца он уменьшился в 10 раз и к 1825 года обеспечивал менее 3 процентов национальной - а фактически тогда и мировой валюты. Начались массовые банкротства известных британских торговых домов.
Из всех европейских держав этот кризис самым сильнейшим образом ударил, прежде всего, по России, поскольку Англия первой половины XIX века являлась не только ее крупнейший торговым партнером, но и основным ее внешним кредитором.
И вот почему. Россия долгое время не решалась на войну с Францией. А после подписания в 1807 году Тильзитского мирного договора вообще присоединилась к антибританской торговой блокаде. При таком раскладе сил и в случае объединения усилий Наполеона и Александра Первого Британия могла потерять свои колониальные владения и мировое могущество. Лондону удалось путем искуснейшей дипломатии рассорить двух монархов и подтолкнуть Санкт-Петербург к войне с Парижем за счет серьезных финансовых вливаний.
Их сумма была названа в докладе военного министра Михаила Богдановича Барклай-де-Толли: Отечественная война 1812 - 1815 годов обошлась России в 157,5 миллионов рублей.
Но проблема была в том, что к тому моменту российского рубля как такового просто не было. К тому же Наполеон наводнил Россию фальшивыми ассигнациями, которые он в глубокой тайне печатал перед началом войны 1812 года для подрыва русской экономики.
Кстати, это одна из загадок русской истории. Буквально накануне вторжения Наполеона в Россию ассигнации были официально объявлены основным платежным средством. За два года до этого такая роль отводилась серебряному рублю. Более того, было принято решение все расчеты между казной и частными лицами производить только на основе ассигнаций. При этом устанавливался их принудительный курс: один бумажный рубль приравнивался к 50 коп. серебром.
Поэтому процесс обесценения русских ассигнаций принял долговременный характер. Только после окончания войны их рыночный курс поднялся до 25,3 копеек, а еще через год — до 26,4 копейки. В итоге в России появились «разные рубли»: существовал условный биржевой курс, ходила монета разных лет выпуска, бумажная и металлическая, действовал и так называемый местный курс.
Хлеб был дешев, и крестьяне разорялись. Промышленное производство падало. Обороты внешней торговли катастрофически сокращались. Дефицит государственного бюджета пришлось покрывать в основном за счет английских займов внутренних займов. Возникла реальная угроза полного расстройства денежной системы страны. Правительство лихорадочно искало выход из создавшегося положения
Главным направлением укрепления денежной системы, по мнению министра финансов Д.А. Гурьева, должно было стать сокращение наполовину или хотя бы на одну треть общего объема ассигнаций, находящихся в обращении. Чтобы получить деньги для их выкупа, пришлось выпустить несколько внутренних займов. За пять лет удалось с немалым трудом «вытащить» из оборота бумажных денег на 240 млн. руб. За это же время их курс повысился менее чем на 1 коп. То есть эффект получился как раз наоборот.
К росту государственного долга вело и продолжающееся падение мировых цен на основной предмет русского вывоза – хлеб. Динамика этого падения была предопределена в 1815 году, когда английский парламент принял знаменитые «хлебные законы», которые не только закрыли английский рынок для русского зерна, но и разорили сотни русских поставщиков. Стали падать и другие доходные прежде статьи русского сырьевого экспорта: лен, пенька, лес и чугун. На смену русскому льну и льняным полотнам Англия все в больших количествах ввозила сначала на свой, а потом и на континентальный рынок индийский, а затем и американский хлопок. Пеньку же, в мировом производстве которой Россия предшествующего столетия была фактически монополистом, постепенно вытесняет индийский, обработанный в Шотландии джут.
Что же касается российского производства чугуна, развивавшегося во второй половине XVIII века так быстро, что его рост обгонял порой даже английские производственные показатели, то вторая волна индустриализации в Европе уже в начале 20-х годов XIX века загнала эту экспортную отрасль российской экономики в длительную стагнацию. Экспорт русского леса также постепенно переставал приносить прежнюю прибыль.
В целом понижение цен на сырье, как подсчитали историки, сократило в период 1817 – 1823 годов стоимость русского экспорта почти в 12 раз. Это равносильно было настоящей экономической катастрофе. При этом, как установлено экспертами, ее источником были не только естественные последствия экономических процессов в Англии, но и ее сознательная геостратегическая экономическая политика. Россия оказалась в уязвленном положении и в силу слабой научной вооруженности. Как писал тогда один из современников, «мы потерпели от европейских злоухищрений и собственного недомыслия полное поражение нашей финансовой силы».
И опять очередная «загадка»: когда в конце 1822 года в России, вопреки всем прогнозам, неожиданно начался экономический подъем, курс ассигнаций оказался почему-то ниже, чем перед нашествием Наполеона. На наш взгляд, объясняется это тем, что именно в это время резко стал расти интерес глобальных финансовых центров, прежде всего Лондона, к русскому рынку. Историки связывают это с появлением нового способа поиска и промывки так называемых «скрытых россыпей», разработанного уральским инженером Л.И. Бруснициным.
Новая технология позволила резко увеличить темпы прироста золотодобычи. России, которая в начале XIX века ввозила золото не только для денежного обращения, но и для технических нужд и давала менее 3% мирового объема добычи. В результате Россия могла выйти на рубеж в 20 процентов и занять первое место в мире по золотодобыче. Кстати, к этому времени в Европе стали проявлять заметный интерес и к нефтяным залежам Каспия.
Говоря иначе, процессы глобализации начала XIX века застали Россию врасплох как с точки зрения ее возможностей экономического развития, так и социальной революции. Но в то же время «консервация» не только экономики, но сословно-корпоративного устройства общества делала любые варианты «экспорта идеологии» на российскую почву неперспективными с точки зрения «революционного переустройства» общества.
Восстание декабристов: «темная» сторона феномена
Нет более «разработанной» темы в советской историографии, нежели тема выступления военных на Сенатской площади 14 декабря 1825 года. Сотни монографий маститых историков и тысячи статей, где буквально в деталях расписаны биографии, контакты, политические мировоззрения декабристов. Удивляться тут нечему, поскольку за основу брались тезисы Владимира Ленина, изложенные в его знаменитой работе «Три источника, три составных части марксизма». Помните цитату: «Декабристы разбудили Герцена, а Герцен социал-демократов». Поэтому экономический аспект восстания декабристов оставался и по-прежнему остается вне поля зрения исследователей, хотя, на наш взгляд, он мог бы стать ключом к пониманию многих внутри- и внешнеполитических проблем как России, так и Европы начала XIX века.
Фактом является то, что Российская империя начала XIX века первой оказалась захлестнутой волнами европейской нестабильности образца 1823 года. Какие задачи внутриполитического устройства страны выдвигали лидеры декабристов? Ликвидацию в России института наследственной монархии и трансформацию его в английский вариант: власть императора ограничивается Думой (Соборным собранием) типа британского парламента. Причем, если проанализировать «Правду» П.И. Пестеля под экономическим углом зрения, то она видела главный вариант выхода из многолетней экономической депрессии в политической трансформации устройства России. Более радикальный вариант предусматривал расчленение империи на 14 так называемых «Держав», объединенных в «единый союз».
Что же касается других внутренних реформ, то они предусматривали немедленную отмену крепостного права, но по английскому принципу «огораживания крестьянства»: освобождение без земельных наделов, вообще «решение» проблемы без размежевания государственных, помещичьих и крестьянских земель. Но любая земельная реформа на фоне экономического кризиса основательно подорвала бы сельское хозяйство страны, и без того пребывавшее в упадке. Не говоря уже об экономике и финансовой структуре страны.
В данном случае мы далеки от мысли утверждать, что сценарий восстания декабристов писался в Лондоне, что из Великобритании осуществлялся намеренный экспорт социально-экономической нестабильности в Россию.
Мы просто фиксируем определенное состояние России в плане ее социально-экономического положения, в котором она очутилась в результате британского кризиса 1823 года в рамках существовавшего тогда перераспределения напряжений в глобальной экономике, и что при определенном ходе событий она могла утратить свой политический суверенитет.
В других странах волна либерализма, идущая с Британских островов, имела иные последствия. Достаточно проанализировать хотя бы европейские походы Наполеона, чтобы понять, что тогда многие страны этого континента или утратили государственный суверенитет, или находились на стадии полного распада. При этом почти все они оказались неспособными самостоятельно выйти из кризиса, не прибегнув к иностранной помощи. Но это не все.
Британский экономический кризис 1823 года стал прямым следствием процессов, вызванных выходом из-под контроля Лондона его американских колоний. Эти бывшие территории Британской империи сеяли во всем мире «вирус» либерализма, который сначала стал разъедать Англию, а затем и весь остальной мир.
Россия тогда устояла, но такие крупные державы Евразии, как Османская империя, Персия и Китай (а чуть позднее и Япония) утратили именно в начале XIX века свое региональное значение.
И еще один парадокс: декабристы, шагавшие «в ногу со временем», в силу своего мировоззренческого кругозора, не могли себе представить, что для складывавшегося мирового рынка и его финансовых центров (в первую очередь, лондонского) «экономическая провинция Россия» или «экономическая провинция Османская империя» выглядели равнозначно. Традиционные структуры периферийных рынков были «приговорены» к разрушению (неважно, извне или изнутри) для того, чтобы открыть их в первую очередь английскому влиянию и ее мощному экономическому проникновению. Поэтому историческая задержка отмены крепостного права в России в таких условиях стала приобретать серьезную охранительную функцию.
Вот почему глобальный социально-экономический контекст, приобретающий сейчас силу как методология исследования, позволяет начать процесс пересмотра и переоценки общеизвестных трактовок многих исторических событий в связи с первым системным кризисом мировой экономики в конце 1823 года.
Реформы Канкрина
Любопытно, что император Николай Первый вскоре после восстания декабристов без лишнего шума инициировал процесс экономического реформирования по формуле: «Консервативная политическая власть - либеральная экономика». Главная роль тут была отведена Егору Францевичу Канкрину, который еще в 1818 году по повелению императора Александра Первого представил «Записку об освобождении крестьян…» с проектом поэтапной отмены крепостного права в течение 30 лет. Он не случайно был назначен министром финансов именно в 1823 году и пребывал в этой должности до 1844 года.
Суть его новой экономической политики сводилась к покровительству отечественной промышленности, пересмотру ставок таможенных пошлин. Он решительно выступал против субсидирования отдельных промышленных предприятий за счет средств казенных кредитных учреждений. Е.Ф. Канкрин ввел правило, согласно которому каждая долгосрочная ссуда промышленного характера должна выдаваться казенными банками не иначе как с разрешения министерства финансов. Выступал против и неоправданного, с хозяйственной точки зрения, железнодорожного строительства.
В 1829 году он провел снижение процента, выплачиваемого государственными кредитными учреждениями по вкладам, с 5 до 4 процентов, а взимаемого по ссудам – с 6 до 5 процентов.
Министр сделал много и для улучшения организации национальной торговли. В 1832 году в России был принят новый устав о векселях, устав о торговой несостоятельности, устав коммерческих судов, устав Петербургской биржи.
Это были по-настоящему революционные шаги на пути модернизации российской экономики по европейскому образцу. При нем была восстановлена система винных откупов (1827 год), был снижен налог на соль и отменены внутренние судоходные пошлины. Таким образом, страна стала получать доходы в казну «цивилизованным способом». В целом сумма прямых налогов за время управления Канкрина финансами увеличилась на 10 млн. руб. серебром.
Однако, несмотря на предпринимаемые усилия по укреплению российской экономики, дефицит государственного бюджета составлял по-прежнему солидную сумму - 160,6 млн. руб. серебром. Для покрытия дефицита бюджета министр прибегал к использованию средств казенных кредитных учреждений и к государственным займам. Характерно, что в 1828 – 1829 годах он провел заграничные - преимущественно английские и французские займы, процент по которым составил 5,42 процента, а сумма – 92,2 млн. рублей серебром. Но это была модернизация в стиле «чикагских мальчиков», когда экономические реформы проводятся по чужим лекалам. В итоге в эти годы ежегодные выплаты по займам хотя и были ниже, чем в предшествующий период, что, конечно, способствовало улучшению расчетного баланса империи, но не несло в себе изменений принципиального значения.
В эти же годы Канкрин создал новую форму внутреннего государственного долга. В 1831 году в обращение были выпущены билеты Государственного казначейства номиналом 250 рублей ассигнациями, приносившие их владельцам доход в размере 4 процента годовых. Однако вырученные от внутренних и заграничных займов средства в основном направлялись на покрытие военных расходов и лишь частично на изменение экономической модели в стране. Шло строительство шоссейных дорог, устройство морских портов и судоходных систем без учета развития торгово-экономических отношений внутри страны. Причем жизнь в долг при Канкрине настолько понравилась Николаю Первому, что всю выручку от заграничных займов 1842 и 1843 годов он целиком «угрохал» на строительство престижной Николаевской железной дороги.
Говоря иначе, процесс экономической модернизации России шел за счет преимущественно роста внешних займов и внутреннего государственного долга, который вырос на 116 процентов. Поэтому английские эксперты того времени, анализируя экономическую систему в России, отмечали ее неустойчивость, хотя властям удавалось регулировать макроэкономические процессы и поддерживать более или менее устойчивый курс русского рубля.
Надолго этого не хватило. В 1836 году наступил следующий экономический кризис, который уже охватил Великобританию и США. В ответ Россия в 1839 году решила провести денежную реформу .
Манифестом от первого июля 1839 года главной платежной монетой в стране устанавливалась серебряная монета (российской чеканки), а монетной единицей – серебряный рубль. Для этого в течение последующих четырех лет был создан запас в золоте и серебре путем скупки золотой и серебряной монеты, а также слитков драгоценных металлов. Государственные ассигнации становились вспомогательным знаком ценности (курс: 1 серебряный рубль = 3,5 руб. ассигнациями). Фиксировался также курс золотой и медной монеты. На серебряной основе должны были заключаться все сделки с казной и частными лицами, вестись подсчеты государственных доходов и расходов, оборотов кредитных учреждений и др. Казначействам вменялось в обязанность обменивать ассигнации на серебро. Таким образом, в ходе реформы в стране вводился твердый кредитный рубль, приравненный к одному рублю серебром и обеспеченный золотой и серебряной монетой.
В соответствие с Указом Николая Первого, с 1 января 1840 года в России учреждалась депозитная касса, предназначенная для хранения серебряной монеты. Взамен серебра вкладчики получали билеты депозитной кассы. Эти билеты использовались для платежей на всей территории Российской империи наравне с серебряной монетой (в соотношении 1:1) и обменивались на серебро. Но в будущем ими предполагалось заменить государственные ассигнации. То есть все шло как бы по замкнутому кругу, по сценарию, осуществлявшемуся накануне похода Наполеона в Россию, хотя некоторые современные историки считают, что это позволило на время укрепить денежную систему.
Правда, в ходе проведенной в 1839 – 1843 годы реформы денежного обращения в России был впервые установлен серебряный монометаллизм. Однако выйти из финансового кризиса Россия так и не смогла. К концу царствования Николая Первого, особенно в связи с резко возросшими расходами в период Крымской войны, кредитные билеты начали падать в цене, внутренний и внешний долг заметно возрос и в 1855 году почти в два раза превосходил доходную часть государственного бюджета. Не случайно эти события совпали с очередным, но по-настоящему первым мировым экономическим кризисом.
Автор - Станислав ТАРАСОВ, Дмитрий ЕРМОЛАЕВ.
foto/www.kolobok.ru
Источник rosvesty.ru | 
