Исполнительный вице-президент Российского союза промышленников и предпринимателей (РСПП) Александр Мурычев рассказал BFM.ru, что Россия движется по самому пессимистичному развитию экономики — W-образному, а также объяснил, почему в этом году не стоит ожидать дна кризиса.
— На днях Минэкономразвития понизило прогноз по ВВП в 2009 году до минус 8,5% против 6-8% ранее. Прогнозы меняются в сторону ухудшения в течение полугода. Каково ваше видение развития экономической ситуации? Вы, кстати, неоднократно заявляли, что дно кризиса в России еще не пройдено.
— Это точно! Заявление Минэкономразвития говорит о том, что у правительства, с учетом новых статистических данных в мае, происходит корректировка собственных прогнозов. Вы знаете, что прогнозы по России разные. Goldman Sachs недавно ухудшил прогноз по ВВП России с минус 5,5% до минус 7,5%. МВФ ожидает падения российской экономики на 6,5% в 2009 году и продолжение стагнации в 2010 году. Раньше Фонд все-таки был более оптимистичен: ниже 6% не опускал свои прогнозы. Кстати, председатель Европейского Центробанка Жан-Клод Трише считает, что ВВП зоны евро в 2009 году сократится на 5,1%, а не на 2,2%.
Я к тому это говорю, что это не проблема России, это действительно проблема общемировая, и она касается России в том числе. Но, правда, у нас свои особенности. У нас, ко всем общим тенденциям низкого спроса, 10-процентное падение ВВП по итогам мая. Таких показателей мы не достигали с 1993-го, самого печального года. Это огромный провал. Мое мнение: если строить прогноз по L, V, или W-образному пути развития экономики, то наша экономика идет по W-образному тренду, самому пессимистичному. Поэтому дна мы еще не достигли.
Все общие признаки падения спроса очевидны, более того тенденция усугубляется. Соответственно, и падение производства и ВВП уже глубже, чем раньше прогнозировалось. Это влечет за собой проблемы с неплатежами между предприятиями, проблемы роста «плохих» долгов в банках от предприятий и от банков банкам. Инфляция все равно остается запредельной, тем более если сравнивать с европейской. Там 0,2—0,5%, а у нас было 13,3% по итогам 2008 года. По итогам 2009 года будет меньше, но это все равно очень высокая инфляция. А это значит, по-прежнему будет недоступен кредитный ресурс для экономики.
Парадокс заключается в том, что Центральный банк привязывает ставку рефинансирования к индексу инфляции, и несмотря на то, что он трижды менял в сторону понижения за последний месяц ее значение, кредиты все равно остаются непосильными для добросовестных заемщиков. Сейчас если даже и берут деньги, то явно для цели невозврата, для решения своих проблем: выплаты зарплаты, налогов, пополнения оборотных ресурсов. По оценкам мониторинга РСПП, свыше 60% предприятий [из 200] по-прежнему отмечают явный недостаток оборотных средств. Это говорит об очень серьезных проблемах, связанных с нарушением производственного цикла в России.
— В основном, из каких отраслей эти предприятия?
— Это строители, металлургия, машиностроительный комплекс. Понятно, что страдают по-прежнему те, кто имел высокую долговую нагрузку. Кстати, и предприятия отрасли торговли также стали отмечать недостаток оборотных средств из-за снижения потребительского спроса.
— А в этом году дно будет достигнуто?
— Нет. Летнее затишье — снижение инфляционных процессов, сокращение безработицы, — не говорит о том, что мы ко дну подобрались. Фондовый рынок окреп за счет спекулянтов, когда они ушли, он упал. Это все явления достаточно зыбкие. И нельзя говорить о том, что это некие тенденции, потому что российские банки фактически еще не занимались даже проблемой расшивки собственных балансов. Когда они начнут списывать долги, которые являются невозвратными, тогда мы поймем, каким капиталом обладает банковский сектор России и какой дополнительный ресурс нужно будет тратить на капитал, который станет теряться. На западе этим уже активно занимаются. Можно смело сказать, что и Citibank, и Deutsche Bank, и Goldman Sachs, и прочие ведущие банки в разы потеряли в стоимости. Что у нас, мы не можем сказать. Более того, банки, я в качестве эксперта говорю, очевидно «рисуют» балансы, чтобы показать более-менее стабильные показатели. Как и промышленные круги, кстати.
— Когда это все может начаться?
— В банковском секторе — не позже осени, потому что дальше уже нельзя затягивать. И банкиры должны расчищать свои балансы, чтобы уже понять, с каким кризисом они имеют дело, и как дальше строить посткризисные программы. Мало кто говорит, какие мы сегодня формируем будущие доходы, их очень трудно сейчас прощупать. Объемы кредитования упали — риски высокие. Сколько лет тянется история, связанная с выделением залогов из конкурсной массы предприятий-банкротов? Почему не работают госгарантии? Потому что если даже получишь госгарантию, в случае дефолта прокредитованного предприяти, деньги могут возвратиться только в виде залога. И то в последнюю очередь, только после реализации на аукционах этого залога. А кому в этой жизни сейчас нужен этот залог даже в виде недвижимости или производственных площадей, станков? Никому. Поэтому от таких госгарантий все отказываются.
Не случайно недавнее заявление Путина о смягчении требований и к кредитору, и к заемщикам. Но тогда повышается ответственность правительства, самого Минфина. Но если чиновник почувствует еще дополнительную ответственность, тут тоже может сработать эффект самосохранения, самозащиты. При таких условиях ситуация не заработает, не даст должного эффекта и увеличение объемов кредитования, о котором также говорил премьер. В этом году в бюджете выделены 300 млрд рублей на госгарантии. И пока ни копейки не потрачено. Если эта институция не заработает, то госбанки выполнят указания, но на них это может лечь в виде дополнительной ответственности, в виде «плохих» активов.
— У кризиса в России есть свои особые проявления?
— Конечно. Во-первых, у нас неуправляемая тарифная политика. Соответственно, очень высокая инфляция, чего нет нигде в мире. Нет ни в Японии, ни в Китае, ни в Европе, ни в Америке. Только Украина и Белоруссия ближе к нам. Высокая цена заемного ресурса — это тоже наша особенность. От 20% для конечного заемщика при первичном предложении ЦБ от 13%. Это с какой рентабельностью надо работать, чтобы расплатиться? Кроме того, у нас проблема судебного несовершенства. У нас фактически частный собственник не защищен, и права кредитора не защищены. А сейчас десятки тысяч исков уже подаются в арбитражные суды, и не рассматриваются подчас законные требования от тех же кредитных организаций по невозврату кредитов.
И при этом в обществе формируется правовой нигилизм, что можно и не возвращать, это же кризис, все можно списать. Причем, как правило, более крупные предприятия не платят более мелким. Это очень опасное явление. С ним мы должны сейчас бороться. И я бы сказал, у нас не очень эффективное госуправление, потому что много правильных действий предпринимает высшая власть, но как только опускается на среднее звено... Яркий пример: размещение госзаказа на 2009 год. Он должен был быть размещен гораздо раньше, чем это было в предыдущие годы. Очевидно, госзаказ — это некий маячок для рынка, который за собой тянет потребительский спрос. И до сих пор это дело затянуто по многим отраслям. Даже по ВПК не все получили авансирование.
— На днях Владимир Путин объявил о необходимости увеличения до октября 2009 года кредитования реального сектора на 450 млрд рублей. Появление этих денег в экономике сможет каким-то образом ситуацию разрешить?
— Проблема заключается в том, что даже если это и произойдет, то надо понять, кому эти деньги пойдут. Они же не пойдут малому и среднему предпринимательству. Если раньше мы наблюдали 20-процентный рост кредитной активности, то сейчас мы — в минусе. Сократилось и количество кредитуемых предприятий. И кто кредитует? Прежде всего, госбанки, конечно. За ними государство. Они получили достаточно ресурсов, у них меньше рисков, в дальнейшем есть возможность провести капитализацию. У них также есть возможность неким образом с учетом дополнительной капитализации управлять просроченной задолженностью, чего нет у частных банков.
Поэтому частные банки вынуждены сейчас предпринимать дополнительные обременения в виде залогов, что, кстати, и госбанки делают. И в этом есть своя правда. Потому что они этим самым минимизируют риски. И кто-то говорит, что они такие жирные коты, защищают себя. Себя защищать обязательно нужно в этих условиях. В любом банке в среднем обслуживаются десятки тысяч людей и сотни предприятий.
— Вообще по сути получается, что новая инициатива — это продолжение истории со списком 295? В прошлый раз деньги дошли? Как-то изменило эту ситуацию?
— Надо изучать эффективность целевого перераспределения этих ресурсов. Пока мало кто изучает этот вопрос. Но я могу сказать, что далеко не все предприятия, даже попавшие в списки 295, получили эти ресурсы.
— Почему?
— Все же нужно отладить. Должна быть система субсидирования, нужно понимать, каким предприятиям можно ее предложить, каким нет. Нужна системная работа министерств и ведомств, региональных властей. Здесь эффективность слабовата. При этом в большей степени мы наблюдаем социальную направленность этой помощи. Но важно также социальную напряженность снимать, одновременно думая о завтрашнем дне. При реализации программ перевооружения, перепрофилирования. Возьмем автопром — 40% падения продаж. Или градообразующие предприятия. Яркий пример — Пикалево. Но ведь премьер не наездится так, чтобы всем помогать. У нас свыше 450 таких городов, где работают градообразующие предприятия, которые нужно сейчас перепрофилировать, параллельно реализовывать программы обеспечения занятости граждан, которые там проживают. Нельзя же делать массовые переселения! А если они там будут по-прежнему производить никому не нужную продукцию, то какая же перспектива выживаемости этих городов?
— А ваш выход из кризиса какой?
— РСПП — за системные поддержки. Нужно мотивировать те предприятия, которые выпускают качественный продукт, которые озаботились собственным технологическим обновлением. Если продукцию, которую мы не производим, нужно закупать за границей, значит надо снять пошлину с покупки этой импортной продукции. Если предприятие выпускает продукцию и ему нужны мотивации для передвижения этой продукции за рубеж, нужно снять экспортные пошлины. Это прозрачные меры, касающиеся предприятий, которые озаботились перевооружением, уже не гашением собственных проблем сегодняшнего дня, а строительством будущего, доходности за счет новых программ.
Кроме того, мы неоднократно говорили о том, что нужно замораживать тарифы монополистов. Нельзя чтобы они росли в этих условиях. С одной стороны заемный ресурс невозможно взять, с другой стороны тарифы давят. С третьей — чиновники стали на уровне регионов и муниципалитетов беситься, они не имеют той доходной составляющей по формированию местных бюджетов и поэтому драконят там бизнес. Никто там не смотрит, что у тебя кризис, проблемы. Это дополнительная сторона взаимодействия бизнеса и власти на уровне местных властей. Да, недавно были приняты решения по налогу на прибыль. Но не работает пока эта мера. Прибыли в таких условиях нет.
— Я знаю, что РСПП плотно работает с представителями бизнеса и вы получаете от них предложения по облегчению кризиса. Их каким-то образом можно обобщить?
— Ежемесячно мы проводим мониторинг, чтобы оценить реально ситуацию. Я могу назвать несколько цифр, в каком положении находится бизнес. Наиболее актуальными последствиями кризиса для предприятий в настоящее время является нехватка оборотных средств (60,5% предприятий), неплатежи со стороны контрагентов (49%), снижение спроса на продукцию (свыше 46%). Много предложений мы подали. Правительство прислушивается. Но настолько бюрократичен аппарат, что важные предложения, как правило, учитываются не сразу. Нужно какое-то время.
Многие наши предприятия указывают, что в этих условиях всеобщей экономии предприятия пытаются экономить на электроэнергии, энергоресурсах. Чего раньше не наблюдалось. Сейчас даже с учетом опроса 36% компаний стали реализовывать программу по внедрению энергосберегающих технологий. Достаточно высокий процент, почти каждый третий. 14% уже приобрели новые энергосберегающее оборудование. А 26% отметили экономию на сырье и комплектующих. Здесь нужно как раз уловить эту тенденцию, поддержать эти предприятия. А для того, чтобы поддержать, нужна мотивация. В этих условиях нужно помогать за счет субсидий, за счет снижения пошлин. Это бы создало реальный системный процесс в целом по промышленности. Тогда, может быть, мы преодолеем частично проблему, связанную с тем, что у нас в воздух свыше 40% потребляемой энергии уходит. За счет отсутствия контроля, за счет перерасхода, за счет неэкономии, халатности. Сейчас, кстати, на выходе закон об энергосбережении.
— Чего сейчас в первую очередь хочет добиться бизнес от правительства?
— Системного подхода, который был бы понятен всем. Поэтому мы призываем правительство: занимайтесь отдельным предприятием, но все равно используйте системные меры. С тем, чтобы и по таможенным, и по налоговым вопросам были стимул и мотивация. Где-то должно быть внедрено послабление налоговое, таможенное. На это надо будет выделить меньше денег, чем сейчас распыляется на многие программы, на поддержку отдельных предприятий.
Второй важный момент — обеспечение доступности кредитного ресурса. Если мы не разобьем этот узел, экономику из кризиса не выведем. Мы не построим никакой инновационной экономики. Для этого нужно снижать ставку рефинансирования, делать более доступным первичное предложение от ЦБ. С тем, чтобы с более низким процентом коммерческие банки эти средства передавали предприятиям. Понятно, что мы не достигнем этого в течение месяца. Нужно активнее реализовывать систему субсидирования чтобы обеспечить доступность ресурсов по низкими ставкам. По ставке 20% кредиты возвращены точно не будут, а вот по ставке 10% — могут быть возвращены.
Связан этот вопрос с госгарантиями. Если он заработает, это уже будет огромная помощь. Это создаст больше доверия на рынке, и система госгарантий заработает и станет разбивать тромбы в кредитовании. Пока этого не получалось. Все остальное экономика поддержит. Но при этом возникает главный вопрос, на который ответ трудно пока получить. Как стимулировать сам спрос? Кому давать деньги, если нет спроса и нет предложения. Тут мы возвращаемся к самой главной нашей беде — это сырьевая экономика, которая сильно зависит от внешних рынков.
— А вы считаете, кому надо давать деньги: предприятиям, банкам или стимулировать спрос населения?
— Я тут не стал бы противопоставлять банки и предприятия, потому что никто за все века существования банковской системы не предложил более эффективный инструмент кредитования. Ведь можно дать предприятию напрямую, но где гарантия, что это все вернется? Деньги государственные, а это деньги налогоплательщиков, насколько они целевым образом будут израсходованы? Все равно деньги должны проходить через кредитные инструментарии. Деньги кредитные организации получают, они эти деньги перераспределяют и доводят до конечного потребителя, кредитные учреждения обеспечивают срочность, платность и возвратность этих ресурсов и возвращают их государству. Поэтому эти принципы должны существовать, просто здесь еще много, что нужно сделать. Банкам ресурс сейчас нужно давать, и банкам сейчас ресурс государство предоставляет.
Я вам могу привести пример. Недавно решение ЕЦБ о выделении свыше 400 млрд евро для банковской системы Европы, и свыше 1100 банков эту помощь получат. Не только крупные международные банки, банки разного калибра. Поэтому они понимают, что оживление финансовой системы зависит от развития кредитной активности, а от нее в свою очередь зависит будущее экономики. Другое дело, что для целевого расходования средств нужно заключать между правительством, банком и предприятием некий меморандум: по какой процентной ставке ты берешь, какую маржу зарабатываешь, какая конечная цена займа будет для конечного потребителя денег, в какие сроки эти деньги можно возвратить, на какие цели эти деньги можно расходовать. В банке, через который проходит этот ресурс, должны открываться специальные счета затем, чтобы обеспечить прозрачность прохождения этих средств.
Пока мы не делали этого ни разу. Это нужно делать даже с учетом того опыта, что мы по осени много средств вложили в крупные банки, и многие говорят: «А где же эти деньги?» Так и не было задачи довести их до реального сектора. У банков проблемы появились с ликвидностью, государство закрыло эту проблему. А кому средства выдавать, когда все больше проблем проявляется в промышленности? Банки подсчитывают риски сразу же. Они не могут дать кредит потенциальному банкроту, потому что деньги не спасут предприятие. Все равно придет дефолт. И как предприятие будет возвращать тогда эти государственные деньги? Поэтому кредитные отношения все равно должны происходить через коммерческие банки, это очевидно для меня. Хотя могут быть разные мнения.
— Если говорить о мелкокалиберных банках... Сейчас комиссия РСПП по банковской системе совместно с Ассоциацией региональных банков разрабатывает законопроект, предусматривающий помощь банкам, которым после 1 января 2010 года может не хватить капитала. Если все-таки эти банки исчезнут, то какие последствия это может иметь для регионов? Основными клиентами таких банков являются градообразующие предприятия в маленьких городах и средний и мелкий бизнес?
— Совершенно верно. Мы исходим из реального положения вещей, реальных событий, которые происходят в регионах на уровне районных центров, на уровне небольших городов, на уровне муниципальных образований, в поселках и прочих отдаленных территориальных образований. Там работают вот эти небольшие и мелкие банки, которые действительно недокапитализированы. Но в регионах России, я просто знаю, я 20 лет отдал этому рынку, банки не имеют возможности нарастить капитал. Да и как они могут нарастить капитал: у их мелких акционеров и основных кредиторов — мелких товаропроизводителей — денег нет. Сейчас и у крупных акционеров денег нет, а тут еще требования по увеличению капитала и именно в это время. Мы пытались отбить принятие этого закона. Но он все же был принят. И теперь проблема недокапитализированности может затронуть около 300 банков.
— То есть они и могут исчезнуть?
— Да, фактически в течение года. Конечно же, часть из них сумеет нарастить капитал. Наверно, в большей степени это будут московские банки. Что касается Москвы, кстати, из 600 банков только половина относятся к средним и крупным, остальные мелкие. Часть банков будет искать партнеров, кому можно будет что-то продать. Хотя я считаю, что продавать нечего: арендовано помещение, компьютеры... Клиентура небольшая держалась всегда на бренде маленького банка... Они просто разбегутся.
Мы считаем, что такие банки в этих условиях можно выводить на рынок с ограниченной лицензией. Предположим, они не смогут открывать филиалы вне пределов своей территории, не смогут работать с ценными бумагами. Но они и не работали. Они не могут открывать счета в международных банках, но они и не открывали никогда счета, за редким исключением. Этого вполне достаточно для того, чтобы они могли остаться на рынке и продолжали работать дальше. Возьмите любой самый мелкий банк, с капиталом, предположим, 90 млн рублей. Он работает в районном центре, где проживает 30-50 тысяч человек. Там существует, как правило, отделение Сбербанка и этот региональный банк. Чем он занимается? Он занимается расчетными платежами, консультированием граждан, обменными операциями, выдачей микрокредитов (от 10 тысяч рублей и больше) населению, переводными операциями.
Я помню, лет семь или шесть назад был у меня разговор с Андреем Козловым [экс-зампред ЦБ РФ — BFM.ru]. Инициатива Козлова была в том, чтобы сделать банки федерального, межрегионального и регионального уровней. Тогда я был одним из тех, кто был против такого предложения, потому что у всех были высокие доходы, все развивались, поэтому ограничивать этот рост, наверно, было бы неправильным. И тогда мы не пошли на это. Но сейчас время наступает другое. Сейчас эта тема может иметь право на жизнь. И нужно вести речь о федеральных банках, межрегиональных банках и о небольших региональных банках с ограниченной лицензией. У всех должна быть своя ниша.
— Сейчас для кого нужно таким банкам существовать?
— Сейчас спрос на банковскую услугу стал меньше, но при этом в докризисные времена около 40 миллионов населения вообще не имели доступа к банковской услуге как таковой. У нас во множестве регионов существует по одному, по два кредитных учреждения на огромные географические территории, а в деревнях, в сельских населенных пунктах вообще ни одного кредитного учреждения нет. И вопрос резонен: а для кого они нужны, если там у населения денег нет, и спитые граждане стреляют друг у друга на бутылку. Поэтому наша инициатива направлена на будущее, на действительно уже развивающийся рынок банковских услуг. Сейчас же, если они с рынка уйдут, я уверен, что их нишу не займет никто. Сейчас сокращается количество филиалов, поскольку это не выгодно. В итоге рынок банковских услуг сузится. Вот такой будет результат.
— Сейчас правительство продолжает работать над созданием особых экономических зон, куда вкладываются достаточно большие деньги. Это может каким-то образом решить проблему кризиса?
— Свободные экономические зоны — это достаточно перспективные проекты, я считаю, что за ними наше будущее. Они характеризуются тем, что в них создаются вполне приемлемые условия для бизнеса, в том числе низкая арендная плата, предоставление офисных помещений за счет государства, предложения по вхождению в те или иные проекты и программы. Вообще, это то, что нужно было сделать раньше. Конечно, сейчас эта программа не столь активно сейчас продвигается. Но при малейшем оживлении экономической активности, именно в эти районы потянуться малые предприятия.
— Может быть, сейчас реализация данной программы не совсем к месту? Туда же огромные деньги вкладываются: 36 млрд рублей, к примеру, вложили в развитие инфраструктуры.
— Это деньги, которые нужно вкладывать без сомнения, потому что мы не должны зацикливаться на кризисе. Мы должны поддерживать те ростки новой экономики, реструктуризированной, инновационной. Туда пойдут новые технологии. И международным структурам, я знаю, много предлагается в плане сотрудничества. Поэтому я считаю, что и в этих условиях потраченные средства дадут эффект в будущем. И на это жалеть денег нельзя.
Яна Милюкова
foto/www.business-union.ru
Источник bfm.ru |
